Насекомые

Муравей – Мифологическое значение Муравья (муравьев) во многом объясняется их биологическими особенностями – малостью, делающей Муравья как бы минимальной счетной единицей («квантом»), множественностью, подвижностью, коллективностью, которая проявляется в формах их совместного существования и деятельности, приспособляемостью к среде обитания и т. п. В мифопоэтических и культурно-исторических традициях с Муравьем связываются различные символические значения. В Китае Муравей символизируют справедливость, праведность (иногда добродетель, патриотизм и эгоизм); белый Муравей в буддизме — символ кротости, самоограничения (в некоторых других традициях — образ разрушения). В предсказаниях роль Муравья двояка: они указывают и благой (у эстонцев), и плохой (у болгар, швейцарцев) исход. Разрушение муравейника во многих традициях символизирует несчастье. В иудаистической и соответствующей мусульманской легендах зафиксирован мотив Муравьев., учивших царя Соломона мудрости и смирению; в мусульманской традиции Муравей— одно из десяти небесных животных. В Индии чёрные Муравьи почитаются как священные насекомые. Полезными считаются Муравьи у индейцев зуньи. Муравьи. уничтожают следы человека и сбивают с толку преследователя (отсюда — особая ритуальная функция т. н. «муравьиного общества» в танцах зуньи). Лечебные свойства Муравья отмечены во многих традициях. Напротив, согласно представлениям индейцев пуэбло, за разорение муравейника или обливание его мочой Муравьи насылают болезни, которые могут быть вылечены только специальным муравьиным врачом или муравьиным обществом. Аранта считают, что укус Муравья особого вида убивает медицинские способности лекаря. Наличие у Муравья ряда свойств, напоминающих человеческие (в частности, таких, которые приписываются идеальному че-ловеку), позволяет объяснить представления о Муравье как превращённых людях или, наоборот, о том, что люди некогда были Муравьями. Такое поверье отмечено у индейцев хопи; апачи называ-ют индейцев навахо муравьиным народом; в некоторых индейских традициях считается, что женщины, вступившие в связь с белыми людьми, превращаются в красных Муравьев, и т. п. Нередко подобные превращения связываются с громовержцем. Так, мирмидоняне (т. е. «муравьиные люди»,), колонизовавшие остров Эгина, ведут своё начало от Мирмидона, сына громо-вержца Зевса и Эвримедузы, к которой Зевс явился в виде Муравья. По другой версии, Зевс по просьбе царя Эгины Эака превращает Муравьев в людей, после того как всё население острова погибло от чумы. Под водительством Ахилла мирмидоняне упорно и ревностно сражаются под Троей. В «Ригведе» (I 51, 9) есть упоминание об одном из превращений громовержца Индры, который «в образе Муравья пробил насыпи стремящегося к небу, уже возросшего, но (всё ещё) растущего». Превратившись в Муравья, Индра незаметно вползает на насыпь вражеской кре-пости. Благодаря хитрости (предельное уменьшение в размерах, тогда как противник стремится увеличить свои размеры) Индра одерживает победу (в германском фольклоре известен сюжет о Муравье, проносящем в темницу шёлковые нитки, из которых плетётся верёвка, с тем чтобы узник мог выбраться на волю). Вольга русских былин, обладающий даром оборотничества, превращается то в сокола, то в Муравья, проникающего через подворотню из рыбьего зуба (трансформированное противопоставление неба и подземного царства, нижнего мира); сходный мотив (превращение в сокола и в Муравья) связан в русской сказке «Хрустальная гора» с Иваном-царевичем: обернувшись Муравьем, Иван-царевич проникает через маленькую трещину в хрустальную гору и освобождает царевну. Дар превращений герой сказки получает за справедливый делёж павшей лошади, при котором её голову он дал Муравью. Мотивы связи земли (или подземного царства) с небом нередко актуализируются в частных мифологемах, иногда достаточно сильно трансформированных [ср., например, миф индейцев карири (чако) о красных Муравьев, подточивших дерево, по которому первые люди влезли на небо, или шанский (Индокитай) космогонический миф о создании земли белым Муравьями, принёсшим её из первородной бездны], а также в более общем представлении об особом «муравьином» пути, который либо идёт с земли на небо, либо находится на земле (мотив, связываемый и с темой превращения людей в Муравьев) или на небе (иногда он ассоциируется с Млечным путём). Посредническая функция Муравья объясняет и их роль как посланцев бога-змеи в ряде западноафриканских традиций или мотив связи Муравья с миром мёртвых (так, туземцы Новой Гвинеи верят, что после первой смерти может наступить и вторая смерть, когда душа превращается в Муравья; у индуистов и джайнов известен обычай кормления Муравьев в дни, связанные с поминовением души, и т. п.). Связь Муравья с землёй или даже с нижним миром и одновременно с процветанием и богатством, иногда с основным (или даже единственным) культурным растением данного ареала, дающим и пищу, и опьяняющий напиток, отражена во многих традициях в самых разных формах. Ацтеки считали, что чёрные и красные Муравьи показали Кецалькоатлю место, где растёт маис. В евразийском ареале широко распространён фоль-клорный мотив 249 (по Аарне) о Муравье и кузнечике (сверчке, стрекозе), где речь идёт о своевременной заготовке запасов; этот мотив, получивший обработку в известной басне Эзопа (ср. также в библейской традиции: «Муравьи — народ не сильный, но летом заготовляют пищу свою»; Притч. 30, 25), зафиксирован и в некоторых индейских традициях Северной Америки. В полесских ритуалах вызывания дождя (которые имеют параллели и в южнославянской традиции) дети разрушают муравейник палкой (кием), имитируя болтание палкой в колодце (при этом Муравьи соотносятся с брызгами воды по принципу: «сколько муравьев, столько и капель»). Муравейник разгребают и для того, чтобы Муравьи. принесли хорошую погоду (солнце).
С особой ролью Муравья в мифопоэтической теме неба и земли, жизни и смерти соотносится в конечном счёте и его спасительная, в частности целительная, функция (ср. широкое использование Муравьев в народной медицине). Особые мифологические представления связываются и с муравейником. У ряда финноугорских народов известен обряд жертвоприношения лесным духам, совершаемый на муравейниках. В Западной Африке (в частности, у племени сусу) муравейники иногда рас-сматриваются как жилище демонов. Аборигены в Майсуре (Индия) считают муравейники местопребыванием кобры или змей-нага. Муравейник нередко трактуется как символ плодородия. В этой связи заслуживает внимания мотив «Муравья и куча зерна», известный в разных версиях: например, в басне Леонардо да Винчи, сюжет которой восходит к фольклорной тради-ции, зёрнышко проса просит у Муравья снисхождения и обещает вернуться к нему сторицей; довольно широко распространён вариант муравьиной помощи человеку, когда Муравьи по зёрнышку переносят всю кучу, выбирают все зёрна из скирды, пересчитывают все зёрна и т. п.; ср. русскую сказку «Василиса Прекрасная» (Афанасьев, № 222) или новогреческую сказку о царском крестнике, в которой действует и Царь-Муравьев (Крапчика), помогающий крестнику. Иногда идея плодородия в связи с Муравья с муравейником воплощается не в количественных формах (счётное мно-жество, мотивирующее тождество типа «сколько Муравьев, столько и зёрен»), а в виде указания источников плодородия. У племени коркус в Центральной Индии известны мифы, в которых Махадео (Шива) создаёт из красной почвы муравейника первую человеческую пару — мужчину и женщину. У другого центральноиндийского племени дхангаров существует представление, что из муравейника произошли первые овца и баран; чтобы устранить ущерб, наносимый этой парой посевам, Шива создал дхангаров.

Муха. Мифологическая роль Мухи связана с её малыми размерами, назойливостью, нечистотой. Эти особенности определяют символическое значение образа Мухи. У древних евреев Муха считалась нечистым насекомым и не должна была появляться в храме Соломона. Её вредоносные качества (от мора, приносимого Мухой, обезлюдел Левант) в сочетании с многочисленностью Мух объясняют сравнение с Мухой ассирийских или египетских войск в библейской традиции. Христианская традиция усвоила образ Мухи — носительницы зла, моровой язвы, греха, ведущего к искуплению. В ряде случаев образ Мухи соотносится с персонифицированными мифологическими образами, чаще всего воплощающими силы нижнего мира. Так, многие демоны, злые духи, персонажи, фигурирующие в чёрной магии (в частности, в «чёрных» заговорах, колдовстве), связаны с Мухой. В иранской мифологии демон смерти Насу («труп») представлялся в облике отвратительной трупной Мухой, прилетающей после смерти человека, чтобы завладеть его душой и осквернить тело. Верховный вождь адских сил Вельзевул — учредитель ордена Мухи, с которым связаны и Молох, Ваал, Левиафан и другие, занимающие разные места в иерархии этого ордена. Известны и иные формы воплощения мушиных образов в мифологии (ср. способность скандинавского Локи превращаться в Муху, которая жалила его жертвы, подвергая мучениям; мотив превращения сказочного героя в Муху, что облегчает ему выполнение своих задач). Несколько другую категорию составляют т. н. «мушиные» боги, повелители Мух, защищавшие людей от укусов Мух. Таков был Вельзевул, которого почитали ханаа-неяне и филистимляне. Ср. одну из ипостасей Зевса — Апомийос («отвратитель Мух»), которому ежегодно в Актийском храме приносили в жертву вола [косвенное отражение той же связи в мотиве вола и Мухи. (ср. более известный случай — вол и лягушка) или в мушином опахале в форме кустистого взъерошенного бычьего хвоста, выступающем в буддизме как эмблема власти, мощи, покровительства, превосходства, также — подчинения; подобные же опахала в Китае используются в магических обрядах]. Жертвоприношения от Мухи, совершаемые, очевидно, в пользу мифологического персона-жа, обладающего властью над Мухами или успешно с ними борющегося, из-вестны и в Риме (совершались в храме Геркулеса). Мифологическая отмеченность Мухи актуализирует тему малого, ничтожного, вредящего большому и значительному. Эта тема так или иначе отражается и в клишированном библейском образе Мухи в помаде (эквива-лентном образу ложки дёгтя в бочке мёда), и в эзоповской басне о Муха на колеснице (и её фольклорных источниках), и даже в символическом образе вечности, бессмертия — Муха в янтаре. Помимо уже отмеченного превращения героя в Муху, ср. такие мотивы: Муха строит терем, Муха попадает в сеть к мизгирю (пауку), Муха летает над головой, служит приметой при узнавании невесты; Муха берётся героем для напоминания; Муха и блоха (хвастовство — состязание на тему, кто больше досадит человеку; мена жильём между ними); Муха забывает имя; Муха, убитая на носу судьи; происхождение Мух в результате соития брата и сестры, по воле верховного бога и т. п. Связь энтомологического и астрального кодов в теме Мухи. отражена в названии созвездий. Образ Мухи иногда включается в состав других образов с богатой мифопоэтической семантикой; ср., например, обозначение мухомора как «мушиного» гриба — рус. мухомор. Иногда Муха выступает в мифопоэтических источниках как представитель класса насекомых в целом, и в этом случае её характеристики становятся или более нейтральными (малое, летающее, жужжащее и т. п.), или, наоборот, более разнообразными и эвентуальными.

Оса. Мифопоэтическая символика образа Осы определяется такими её особенностями, как летучесть и изящество, с одной стороны, и навязчивость (усиливаемая монотонным жужжанием), агрессивность, жалящие свойства — с другой. Первой особенностью объясняется в известной мере широко распространённое в ряде традиций представление о том, что Оса— душа человека или превращён-ный мифологический персонаж. В шаманских культурах Сибири было рас-пространено представление о способности души шамана превращаться в Осу и в таком виде достигать неба и бога. В Монголии шаманы рассматривали Осу как жилище, в котором укрывается внешняя душа. В эпическом цикле о Гесере лама, задумавший убить Гесера, посылает к нему с этой целью свою собственную душу в виде Осы: каждый раз, когда Гесеру удается схватить Осу, лама теряет сознание. В ряде традиций душа ведьмы также нередко принимает вид Осы (ср. мотив разоблачения ведьмы человеком, который видит, как во время сна душа в виде Осы внедряется в тело ведьмы), в частности, покидая спящую ведьму, с тем чтобы вредить лю-дям. Эти же свойства Осы мотивируют её функционирование в качестве куль-турного героя. В сказке африканских чагга (Танзания) Оса получает огонь от бога; её спутники в полёте за огнём (гриф, орёл-рыболов и ворона) не выдержали трудного пути и погиб-ли; в награду бог делает Осу вож-дём всех птиц и пресмыкающихся и освобождает её от тягот рождения потомства. Как культурный герой, обучивший людей гончарному искусству, выступает Оса и у ряда южно-американских индейцев. Во многих традициях Оса — образец мудрости, хитрости, ловкости, она выступает как посредник или судья (ср., напр., фольклорную схему, используемую в басне Федра о пчёлах и трутнях перед судом Оса.). Тему жаления, укуса Осы актуализирует европейская сказка о том, как лиса приводит медведя к дуплу с осиным мёдом и как Оса наказывают медведя. С этой же темой связана и папуасская сказка о том, как Оса приобрели свою окраску: охотник в лесу случайно наступает на гнездо Ос, они изжаливают его до смерти: ночью охотник является во сне перед женой и просит прийти к нему; наутро жена приходит и предаёт сожжению его тело; Осы сильно обгорают в огне, приобретая чёрный цвет, кроме середины спинки и брюшка, остающихся жёлтыми. Во многих фольклорных текстах (напр., в амхарской сказке) ленивые, склонные к хвастовству, коварные, жалящие Осы противопоставляются трудолюбивым, скромным и мирным пчёлам. Популярны мотивы вредоносности и хищности Ос, получившие разработку и в литературе,— от комедии Аристофана «Осы», где хищные интриганы выступают в виде старцев с утрированно большим осиным жалом, до мифологемы Ос. Мандельштама о могучих хитрых Ос (сильных мира сего), «сосущих ось земную».

Паук. В мифопоэтических традициях с образом Паука связываются творческая деятельность, профессионально-ремесленные навыки, трудолюбие, благоприятные предзнаменования (ср. в связи с этим запрет убивать Паука), мудрость, а также холодная жестокость (ср. высасывание крови, дьяво-личность как реализацию символических значений Паука в христианстве), жадность, злобность, колдовские способности. Известно использование Паука в магической медицине как для предохранения человека от болезней, так и для насылания их на него (в чёрной магии). С магическими целями Паука изображается на талисманах I североамериканские индейцы чиплева подвешивали над колыбелью младенца паутинку, чтобы предохра-нить его от какого-либо вреда). Известны рассказы о том, как Паук спас младенца Христа от жестокости Ирода (ср. аналогичные мотивы о спасении от врагов Давида, Мухаммада с помощью Паука и сотканной ими паутины). Превращённый в Паука за некий проступок мифологический персонаж человеческой природы (ср. греческий миф об Арахне) сохраняет способность к ремеслу. В других случаях обладающий искусством тканья Паук обучает людей перворемеслу (у южноамериканских индейцев тоба Паук был первым ткачом); оно нередко является первым из ремесел, благодаря которому был создан мир или важнейшие его части. Так, в древнеиндийской традиции Брахма, подобно Пауку, ткёт из самого себя паутину мировых законов и явления (здесь паутина — образ космической ткани, первовещества вселенной); у народов акан (Западная Африка) паук Ананси — старейшее из живых существ, у науранцев — божественный Паук-творец Ареоп-Энап создает из раковины улитки землю, из пота — первородное море и из камней — людей; божество-творец у индейцев сиу — паук Сусистинако, изобразив в нижнем мире крест, определил четыре основные стороны света. Мотиву превращения человека в Паука в наказание близок мотив оборотничества Паука (ср., например, китайское предание о Пауке-оборотне, который принимает вид буддийского монаха, играющего на цитре; подаренная герою цитра превращается в паутину и опутывает его). В дунганской мифологической сказке красивый юноша-Паук по ночам приходит к девуш-ке, которая с каждым днем тает; он был обнаружен с помощью иголки с ниткой, воткнутой в его одежду, но люди не смели его убить, так как огненная рука с неба (= молния) похитила Паука-оборотня. В целом ряде фольклорных текстов паутина служит путеводной и / или спасительной нитью, соединяющей при этом небо и землю либо какие-нибудь точки горизонтальной плоскости (в амхарской сказке умный Паук сумел перебраться через ручей на легкой паутинке, подхваченной ветром). Способность к передвижению во всех направлениях объясняет постоянно отмечаемый в сказках мотив хитрости Паука, нередко выступающего как трикстер (ср.: «Я был хитёр, я придумал хитрость» в одной из сказок хауса), хотя обманывают и Паука. Мотив хитрости Паука иногда сочетается с мотивами жадности и жестокости (ср. сказки о Пауке и мухах, комарах и других мелких насекомых; русскую сказку о мизгире — Афанасьев № 85—86, ср. «Запутался, что мизгирь в тенетах»). Одна из очень популярных персонификаций Паука — распространённый у американских индейцев образ Паука-мужчины и Паука-женщины, выступающих в качестве творцов, культурных героев, трикстеров.

Пчела. Отражения образа Пчелы в мифологических представлениях известны уже в эпоху неолита (изображения в Чатал-Хююке в Южной Турции) и, видимо, связаны с развитием примитивного пчеловодства, прежде всего в ареале Малой Азии, Кавказа. Ближнего Востока, Египта (существовали и другие изолированные очаги пчеловодства, ср. свидетельство Д. де Ланды в «Сообщении о делах в Юкатане»). С Пчелой связан один из важных вариантов мотива плодородия — «открытие» весны. В русских веснянках Пчела появляется в тех же контекстах («... Ты замкни зимоньку..., отомкни летечко..., лето хлебородное»), что и другие символы весны — жаворонок, кулик, Мати Пречистая. Но Пчела иногда выступает как орудие бога, способствующего пробуждению (вызыванию) божества плодородия. В хеттском мифе божество плодородия Телепинус исчезает и погибают растения, животные, люди и боги, всё застилает облако (пчелиного) роя. Мать богов Хан-наханна посылает на поиски Телепинуса Пчела, которая находит и жалит его. Бог приходит в неистовство. Его гнев умеряет особыми обрядами богиня Камрусепа (букв. «дух пчелиного роя», соответствует хатти Каттахци-Фури, «царица богиня»). Когда гнев Телепинуса стихает, облако (пчелиного) роя исчезает. Свидетельство о связи П. с образом мирового дерева сохранилось и в русской обрядовой традиции [«Вырастало деревце да кипарисовое. Как в этом деревце да три угодьица: по вершине деревца да соловей песни поёт, посередьто деревца да пчёлы яры (ср. ярость Телепинуса и связь с Пчелой Ярилы) гнезда вьют»]. Согласно скандинавскому мифу, живительным священным мёдом пропитано древо Иггдрасиль. В ряде традиций существует связь Пчелы с ду-бом, выступающим и как мировое де-рево, и как дерево громовержца. Ср. басню Федра (II 13) о пчелиных сотах на высоком дубу или гимн Каллимаха к Артемиде, связанной с Пчелой, где говорится о выстреле в улей и затем в дуб (выстрел или громкий звук связывается с обузданием дикого роя Пчел). В русской традиции устойчив мотив появления Пчел на Руси из заморской стороны: бог посылает Зосиму и Савватия принести «божью работницу» (или Свиридина и Свиридину, т. е. самца и самку Пчел) на Русь из земли Египетской (из горы, из пещеры в стране идольской или, наоборот, рай-ской); в свою очередь архангел Гав-риил поднимает всю «пчелиную силу» и велит ей лететь на Русь. Согласно заговорам, переносу Пчел на Русь покровительствуют Спас и богородица, на-ходящиеся на камне алатырь. Это подкрепляется наличием на Руси пче-линого праздника — 17 апреля, дня Зосимы, чей образ представляет собой одно из переживаний языческой эпохи с её культом пчелиного бога, подлинное имя которого было утрачено (зосимою назывался улей с иконой Зосимы и Савватия, соловецких угоднихов). В качестве литовского эквивалента Зосимы выступает Бубилас. В Др. русских текстов (песен, заговоров) с Пчелой связываются Егорий и Илья (которые так или иначе являются трансформациями громовержца), а также огонь и вода, стихииорудия громовержца. Подобная связь Пчелы (с громовержцем Юпитером) обнаруживается и в римской традиции. Ср. потопление первого роя Пчел в воде, рождение Пчел из воды, от водяного (ср. историю аркадского пастуха Аристея, сына водяной нимфы Кирены и внука реки Пенея или — по другой версии — Урана и Геи, отождествлявшегося с Зевсом или Аполлоном и ведавшего охраной Пчел), жертво-приношение Пчел водяному и т. п. (ср. Пчел, носящих Деметре чистую воду из святого источника), мотив зажигания Пчелами монастыря с последующим залива-нием пожара (ср. представление румын о том, что пожар, возникший от молнии Ильи, можно потушить только водой, смешанной с мёдом, или самим мёдом, освящённым в Ильин день).
Пчелы участвует в космогонических мифах и преданиях, выступая на стороне бога и против злого духа. В богомильской бинарной легенде сочетаются мотивы Пчел, стрелы, свадьбы солнца на фоне поединка бога и дьявола. В одной румынской космогонической легенде П. частично поражает сатана (отчего у Пчел на теле есть тонкий раз-рез). Но чаще именно Пчела жалит противника бога. Сниженный вариант этого мотива представлен в животной сказке, например о козе лупленой, которая забралась в избу, выжив из неё зайца, и никого туда не пускала, пока её не ужалила Пчела (Афанасьев, .№ 62). Для этой схемы возможно предположение о том, что громовержец с помощью Пчел вызывал животное (козу), воплощающее плодородие. В этом случае получает объяснение непосредственное предшествование пчелиного праздника первому весеннему празднику плодородия (Егорьев день, ярильский праздник и т. п.). Косвенной отсылкой к персонажам «основного» мифа можно считать широко распространённую связь Пчел именно с богоматерью как женой бога (или его матерью). Так, у адыгов имя древнего божества Пчелы неизвестно, но покровительницей Пчел считается Мерем (ср. в христианской традиции: согласно святой Бригитте, дева Мария го-ворила: «Я воистину была ульем, когда самая священная пчела — сын божий — поселилась в моём чреве»), у абхазов — Анана-Гунда, у осетин — Анигал. Покровителем Пчел является и мужской персонаж, типологически продолжающий образ бога, мужа жен-ского персонажа из «основного» мифа (Джарг у сванов, Джеге у мегрелов). В некоторых традициях как предпоч-тительная оформляется связь Пчел с божествами плодородия из класса Великих матерей (или богинь-матерей). Вплоть до эллинистической эпо-хи в Малой Азии жрецов Кибелы, сходной с богиней матерью, называли «Пчелой». Пчелиная тема определяет мно-гие черты устройства и организации древнего святилища Артемиды в Эфесе. Сама Артемида рассматрива-лась как образ священной Пчелы, её культовым животным считалась Пчела, жри-цы святилища назывались пчелами (КУСКИ, Собств. «медуницы»), жрецы-евнухи — трутнями, Пчелами назывались и жрицы Деметры, Персефоны, Великой матери (возможно. Реи как дочери Урана и Геи, жены Кроноса и всех Кронидов). В богатом мёдом Эпидамне особенно почитали родоначальницу Пчел нимфуМелиссу. Пчела была символом «медовых» Индры, Вишну и Кришны; известен образ Кришны в виде Пчелы, вьющейся над головой Вишну; тетива лука бога любви Камы представляла собой нить с нанизанными на неё Пчел. В раннехристианском искусстве катакомб Пчела символизировала восставшего из смерти Христа, бессмертие. Вместе с тем Пчела была и образом царской мощи (например, в Египте), особой витальной силы — маны, царской мудрости, накопляемой подобно тому, как Пчелы собирают нектар (ср. «Пчела» как типовое начало средневековых сборников нравоучительного характера). Идеальное устройство общества в его монархическом варианте, которое нередко соотносили с пчелиным ульем, противопоставлялось муравейнику как образу демократически-уравнительного общежития. Высокая степень «организованности» Пчел и мёда (особенно сотового), олицетворяющих начало высшей мудрости, делает Пчелу и мёд универсальными символами поэтического слова, шире — самой поэзии. В древнегреческой и римской традиции поэты нередко сравнивают себя с Пчелой (Ср. в русской поэзии возобновленное Вяч. Ивановым и О. Э. Мандельштамом: «Чтобы, как пчёлы, лирники слепые /Нам подарили ионийский мёд...».) Однако другая мотивировка, основанная на связи Пчел и мёда со сферой смерти (ср. посвящение мёда хтоническому божеству Гекате и медовых лепёшек богинематери — матери-земле; ср. обычаи приглашать Пчел на похороны, драпировать улей трауром и употреблять мед для ритуальных возлияний на моталах, отсылает к мифологеме поэта, спуска-ющегося в царство мёртвых, к смерти ради обретения высшей творческой силы — новой жизни, бессмертия («Возьми ж на радость дикий мой подарок /Невзрачное сухое ожерелье/ Из мёртвых пчёл, мёд превративших в солнце» — О. Э. Мандельштам). Мёд и медовые напитки — нектар, амброзия составляют пищу бессмертных богов Олимпа, ими вскормлены Дионис и Гермес, акридами и диким мёдом питался в пустыне Иоанн Предтеча. По библейскому описанию, в земле обетованной «течёт» молоко и мёд (Исх. 3, 8). В «Атхарваведе» духовное познание уподобляется производству мёда пчёлами. Подобная же символика прослеживается в обрядах инициации (ср. в митраизме омывание посвящаемыми своих рук мёдом; обычай обмазывать тело умершего мёдом, ср. описание Геродотом вавилонского обычая хоронить в мёде мёртвых; близкий обычай, вероятно, стоит за мифом о Главке, утонувшем в бочке с мёдом). Ряд положительных символических смыслов связывается с пчелиным ульем: красноречие, трудолюбие, порядок, бережливость, мудрость. Пчелиная матка обычно выступает как символ верховной власти, плодородия, богини-матери (эмблема девы Марии). В геральдике особенно часты образы Пчел и цветка, пчелиной матки, пчелиного роя, Пчел и мёда и т. п.
С Пчелами связано огромное количество мифологических и сказочных мотивов. Один из них — происхождение Пчел из тела мёртвого животного (В 713), основанный на том, что Пчелы действительно охотно устраивают себе улей в трупах скота, в скелетах. Именно этот мотив предполагается загадкой Самсона («из ядущего выш-ло ядомое, и из сильного вышло сладкое» — Суд. XIV 14), основанной на эпизоде, когда Самсон обнаружил в трупе убитого им незадолго льва рой пчёл и мёд, взял мёд и накормил им домашних (XIV 6—10). Иногда раз-вивается мотив о происхождении Пчел из слез или слезы, упавшей из глаз распинаемого Христа (в одной бретонской сказке), или из слез солнечного бога Ра (в египетской версии мифа). Нередко Пчелы даются человеку в готовом виде культурным героем (как, напр., у южноамериканских индейцев кайнганг). К числу распространённых относятся сказочные мотивы Пчелы — «божьей помощницы» (В 482), Пчелы — «божьей лазутчицы» (А 33), Пчелы — как души умершего или образа реинкарнации (Е 734; Е 715.ЗЛ; Е 616.1). Во многих традициях Пчела по ряду признаков объединяют с людьми: о Пчеле говорят, что она «умерла» (а не «сдохла»); с Пчелой здороваются, на пасху их поздравляют. Объявление Пчел важных фактов (о смерти, ка-ких-либо тайн и т. п.) — характерная черта «пчелиных» обрядов. Пчелы обычно являются (и в Африке, и в Австралии) тотемными животными (нуэр объединяют Пчел и питонов в один тип тотемов из-за сходства окраски тела). С Пчелой связана широчайшая сфера табуирования — от табуированных названий, число которых иногда очень значительно, включая особые запреты (например, на покупку пчёл в пятницу или даже вообще на покупку; их приручают, Пчел делятся или владеют сообща; ср. белорус, сябрына как своеобразную форму духовного родства на почве совместного владения пчелиным роем) и до особой «магической» технологии пчеловодства, сохраняемой иногда в самой глубокой тайне.