Христианский ад существует не обособленно от рая, но в своеобразной связи с ним: грешники и демоны, с одной стороны, и праведники вместе с Богом и ангелами, с другой, видят друг друга, причем для первых это созерцание составляет муку, а для последних — блаженство. (Иногда, впрочем, зрелище осмысляется как одностороннее и грешники в этом случае уподобляются актерам, не видящим зрительного зала, роль которого выполняет рай). Осужденные увидят, для большего отчаяния, блаженства праведников (1 ЕНОХ. 108:15); праведники же узрят муки грешников, и «это будет пышное зрелище, — предвкушает ТЕРТУЛЛИАН. — Там будет чем восхищаться и чем веселиться.
Тогда-то я и порадуюсь, видя, как в адской бездне рыдают вместе с самим Юпитером сонмы царей... Там будут и судьи — гонители христиан, объятые пламенем более жестоким, чем свирепость, с которой они преследовали избранников Божьих. Тогда-то мы и послушаем трагических актеров, голосисто оплакивающих собственную участь; посмотрим на лицедеев, в огне извивающихся, как в танце; полюбуемся возницей, облаченным с ног до головы в огненную красную тогу; поглазеем на борцов, которых осыпят ударами, как в гимнасии. Такого зрелища, такой радости вам не предоставит от своих щедрот ни претор, ни консул, ни квестор, ни жрец, причем, благодаря вере, силой воображения уже сейчас мы может в общих чертах представить его» (О ЗРЕЛИЩАХ).
Догмат средневекового богословия, утверждавшего, что созерцание адских мук составляет одно из блаженств праведников, представляется крайне неудобным с точки зрения «гуманизма» Нового времени. Между тем этот догмат обосновывался чисто логически: праведники не могут не наслаждаться зрелищем мук, поскольку в них проявляется справедливость и бесконечная мудрость Бога и его ненависть к греху; созерцая Бога лицом к лицу, праведники должны испытывать блажество от всех его деяний (АВГУСТИН, О ГРАДЕ БОЖИЕМ). Итак, праведники, «видящие [муки грешников], испытывают не печаль, но упиваются радостью», — утверждает ПЕТР ЛОМБАРДСКИЙ (СЕНТЕНЦИИ); «Не без радости и наслаждения увидим мы ... муки погибших, в которых чудесным образом воссияют святость праведных и справедливость Бога», — вторит ему (значительно позднее) Роберт Беллармине (О вечном блажестве святых). Лишь в 17 в. эта идея стала восприниматься как неудобная; Пьер Бейль был одним из первых, кто увидел в ней «что-то шокирующее».
Однако уже средневековое инфернальное визионерство, не критикуя богословский постулат, на практике почти полностью его игнорировало, и по вполне понятной причине: сошедший в ад зритель, сколь бы искушенным богословом он ни был, не мог не испытать сочувствия к окружившим его теням: уже Павел в греческом «Видении св. Павла» «плачет» при виде участи грешников; вслед за ним и Данте в 14 веке позволил себе не испытать никакой радости при виде адских мук, но, напротив, почувствовал — возможно, памятуя, что «любовь ... движет солнце и светила», — сострадание при виде мук Паолы и Франчески:

Душа человека в аду оказывается в неком окончательном, неподвижном состоянии — in statu termini; ей уже не может быть дарована милость раскаяния, она может лишь утверждаться во зле. Это богословское представление точно воссоздано в ДАНТОВОМ «АДЕ»: в раздающихся здесь воплях поэт не слышит слез раскаяния, но одни лишь «на Господа ужасные хулы». Согласно воззрениям томистов, душа к моменту попадания в ад узнала все, что она могла узнать, и не способна уже узнать что-либо, что подвигнет ее на раскаяние. В еще большей степени это относится к демонам, которые в момент своего падения обладали всей полнотой знания о мире и потому не могут уже узнать ничего нового, что могло бы изменить их выбор, сделанный раз и навсегда в пользу зла. Ад, таким образом, имеет чисто наказующую, но никак не очищающую и исправляющую функцию, — точка зрения, всегда находившая немало противников, особенно среди последователей Оригена, веровавших в «восстановление вещей» в воспитательную функцию ада и в конечный возврат к Богу даже самых отъявленных грешников, в том числе и дьявола (Осуждение и спасение демонов). Так, И. В. ПЕТЕРСЕН в сочинении «ТАЙНА ВОССТАНОВЛЕНИЯ ВСЕХ ВЕЩЕЙ» (нач. 18 в.) доказывал, что наказание в аду сломает извращенную волю дьявола, и после 50 000 лет адских мук он вернется к Богу.

Общепринятым в богословии было различение «наказания отрицательного, или наказания лишением» (роеnа privativa seu damni) и «наказания позитивного, или наказания чувства» (роеnа positiva seu sensus). Первое состоит в лишении: в вечном и окончательном удалении грешника от добра, от «лицезрения Божественного лика, которое составляет вечное блаженство праведных»); второе заключается собственно в «позитивных» физических мучениях, которые, по мнению одних богословов, должны наступить после обретения
НАКАЗАНИЯ ЗА СЕМЬ СМЕРТНЫХ ГРЕХОВ:
ДЕМОНЫ ЗАСТАВЛЯЮТ ОБЖОР ГЛОТАТЬ
ЖАБ, КРЫС И ЗМЕЙ. Из ФРАНЦУЗСКОЙ
книги "Le grand kalendrier et compost des Bergiers" (1496). душой воскресшего тела в результате Страшного суда, а по мнению других — могли начаться и сразу после смерти; так, Хиларий, как указывалось выше, даже предусмотрительно снабжает грешников неким подобием тел, чтобы они могли без затруднений воспринять физические муки.
Последние были расписаны по всем пяти органам чувств: осязание страдает от огня, слух — от нескончаемых воплей отчаяния, обоняние — от вони серы и прочих миазмов, вкус — от жажды и голода, зрение — от ужасающих картин пыток и постоянного мрака (который, видимо, мыслится богословами не столь абсолютным, как это предполагается Библией, говорящей об аде как о «стране мрака», где «темно, как самая тьма»).
После Страшного суда, когда грешники получат в вечное пользование свои теперь уже нетленные тела, они будут еще острее ощущать свои муки, в то время как праведники будут гораздо острее переживать блаженства; для первых тела станут усилителем страданий, а для вторых — наслаждений. Таким образом, как не беэ иронии замечает дантовский Виргилий, грешников «ждет полнее бытие в грядущем».

Ужасы ада настолько чудовищны, что грешники, согласно Данте, сходят с ума, «свет разума утратив навсегда» (нельзя не отметить, что этому утверждению противоречат многочисленные места «Ада», где души осужденных рассуждают вполне разумно). Мертвец, явившийся из ада в рассказе Якопо Пассаванти («Зерцало истинного раскаяния», 1354), находит красноречивый способ дать своему земному визави представление об адских страданиях: он стряхивает на ладонь собеседника капельку пота с пальца, и она прожигает тому руку. Многие авторы стремились подчинить многообразие адских мук некой нумерологической логике, опять-таки связанной с семеркой и девяткой. Мук весьма часто насчитывают девять — по Бенедейту, девять мук в нижнем аду таковы: огонь, который жжет, не освещая; холод; неумирающие рептилии — змеи и драконы; вонь; бичевания; тьма; смятение грешников; ужасный вид демонов и драконов; железные цепи, которыми скованы члены истязаемых. Однако мук может быть и девяносто девять, и семь — по числу смертных грехов. Старофранцуэская поэма «Змей суда» соединяет оба числа: в аду — семь башен, в каждой из них грешники претерпевают девяносто девять мук.
Однако фантазия большинства авторов, живописующих адские муки, не укладывается ни в какие нумерологические рамки. Среди немногих устойчивых моделей, организующих подобные крайне хаотичные описания, следует отметить стремление каким-либо образом уподобить наказание совершенному преступлению: наказание либо направляется на согрешившую часть тела, либо пародирует сам процесс преступления, либо заставляет грешников «насладиться» исполнением своих преступных желаний, но в такой пародийной форме, что желаемое «благо» доставляет одно мучение. В «Апокалипсисе Петра» (кон. 1 в.) богохульники повешены за языки; убийц поедают змеи под взглядами их жертв; клятвоотступники откусывают собственные языки и губы; прелюбодейницы подвешены за волосы над озером кипящей грязи, а их партнеры подвешены рядом, но только за ноги, так что головы их окунаются в грязь; и все они говорят: «Мы никогда не думали, что попадем в это место». В другом видении жадному до золота сподвижнику Карла Великого демоны льют в горло раскаленное золото — таким образом, он получает именно то, что хотел (ГУРЕВИЧ, 189). В «ВИДЕНИИ ТНУГДАЛА» воры должны нести украденное ими по узкому мосту, покрытому железными кольями, ранящими ступни; под мостом бушует озеро, волны которого достигают неба; оно кишит хищными тварями, которые пожирают всех, кто срывается с моста. Похотливые беременеют ядовитыми змеями, которые, рождаясь, вылезают из всех членов несчастного, протыкая его острыми огненными клювами и когтями. Другой способ упорядочить наказание — ввести его количественную градацию сообразно тяжести преступления. В инфернальную реку клеветники погружены по колено, нераскаявшиеся прелюбодеи — по пуп; те, кто ссорился в церкви, — по губы; те, кто радовался несчастьям ближнего, — по брови (ВИДЕНИЕ СВ. ПАВЛА). В «Видении Альберика» грешники погружены в лед на ту или иную глубину, в соответствии с их грехами.

КОТЕЛ С ГРЕШНИКАМИ
НАГРЕВАЕТСЯ В АДСКОЙ
ПАСТИ. ДЕМОНЫ
РАЗДУВАЮТ ОГОНЬ
МЕХАМИ. МОЛИТВЕННИК
КАТАРИНЫ КЛЕВСКОЙ. Довольно часто наказание представляет собой целый цикл процессов, пародирующих смерть и возрождение, причем в этой пародии возрождение не менее мучительно, чем смерть. В «ВИДЕНИИ ТНУГДАЛА» ангел ведет визионера в глубокую долину, полную горящих угольев и ужасного смрада и закрытую крышкой; грешники падают на крышку и поджариваются на ней, расплавляясь, как воск, а потом проваливаются вниз, в огонь, где возрождаются для новых мук. Ангел объясняет, что здесь мучаются убийцы и что через некоторое время они будут подвергнуты новым, еще более тяжким мукам. Предателей демон гоняет раскаленным железным шестом вокруг горы, с одной стороны огненной (горящей «темным» фосфорным огнем), а с другой стороны — снежной и ледяной. Люцифер «при каждом выдохе извергал из глотки души осужденных и развеивал их по всем областям ада... А когда он вдыхал, он втягивал все души назад и, когда они падали в серные испарения его утробы, пережевывал их...», что, естественно, повторяется до бесконечности. В другом месте демоны расплющивают души молотами на наковальнях, так что они становятся совсем крохотными и тем самым как бы превращаются в детей, чтобы претерпеть заново весь цикл наказания.

ЛЬВИНОПОДОБНАЯ ПАСТЬ АДА,
ЛЮЦИФЕР И САТАНА НА
ПЕРЕДНЕМ ПЛАНЕ. ТИТУЛЬНЫЙ
лист ФРАНЦУЗСКОЙ книги .Livre de la Deablerie (1568). В описании ада у Винсента Бове демоны заталкивают в глотки грешникам раскаленные монеты, те давятся и изрыгают их, но лишь затем, чтобы получить их обратно. В том же аду демоны бросают грешные души в кипящие котлы, где они становятся подобны новорожденным младенцам; затем их вытаскивают оттуда железными крючьями, и они приобретают прежний облик, но их снова бросают в котел, и пытка повторяется. Мука бесконечно повторяющимся процессом — едва ли не самый основной мотив в описаниях наказании грешников: безжалостные ростовщики до бесконечности жуют собственные языки; молодые женщины, убившие своих незаконнорожденных младенцев и скормившие их свиньям, лежат в черных одеждах, покрытые смолой и серой, в то время как четыре «злых ангела» беспрестанно наносят им раны своими огненными рогами и требуют от них, чтобы они признали Сына Божия; однако преступление их таково, что им отказано в раскаянии; некий человек сидит на пылающем троне, а прекрасные женщины всю вечность напролет бросают ему в лицо горящие головни, которые проникают ему прямо в кишки; другого грешника — в прошлом жестокого тирана — демон освежевывает и посыпает солью, повторяя этот процесс, как только грешник вновь обрастает кожей (ВИДЕНИЕ МОНАХА ГУНТЕЛЬМА, ВИНСЕНТ БОВЕ). Все совершающееся в аду не ведет ни к какому результату, ни к какому изменению в состоянии грешников; процесс муки, при всей ужасающей реальности причиняемой им боли, в то же время абсолютно призрачен, поскольку не оставляет никаких следов: отрубленные члены вновь и вновь отрастают, раны затягиваются, и все начинается сначала. Полная безрезультатность происходящего (которое с этой точки зрения трудно назвать происходящим) совершенно воплощает ветхозаветное проклятие: «Будут есть, и не насытятся; Будут блудить, и не размножатся»).
Вопреки богословским догматам, средневековая фантазия все же дает грешникам возможность отдыха от мук Отдых по воскресеньям души получили после посещения ада апостолом Павлом и архангелом Михаилом - ВИДЕНИЕ СВ. ПАВЛА); Аврелий Пруденций (348-408) назначает для такого отдыха ночь на Воскресенье Христово.

Развитие идеи ада в ее пространственном сужении — от просторных •средневековых пейзажей до одноместной каморки Терезы Авильской — приводило к мысли, что подлинным местонахождением ада служит все-таки душа человека. «Каждый имеет при себе свой собственный ад, когда ощущает последние смертные муки и Божий гнев» (И. ХОКЕР ОСНАБУРГ И Г. ХАМЕЛЬМАНН, ДЬЯВОЛ КАК ТАКОВОЙ). Мильтон отождествляет ад с душой Сатаны:

Сходной точки зрения придерживается и Мефистофель в трагедии Кристофера Марло «Трагическая история доктора Фауста»:

Одно из высших переживаний внутреннего ада передает нам ТЕРЕЗА АВИЛЬСКАЯ, осознавшая ад как самоубийство души, совершаемое ею в полнейшем одиночестве: все муки ада, пишет она, были «пустяком по сравнению с агонией, которую переживала душа. Она испытывала столь острую тоску, тяжесть, скорбь, и столь отчаянную и глубокую муку, что я не могу их выразить. Если я скажу, что вам вырывают душу, это будет слабым выражением, потому что в этом случае есть все же кто-то другой, кто лишает вас жизни. Но здесь душа сама разрывала себя на куски...».

Пластический образ ада весьма часто вырастает из одной метафоры. Три такие метафоры, связанные с типичным для демонологии мотивом пожирания душ (Пожиратель людей), повторяются особенно часто: это метафоры печи, пасти и кухни. Ад — пожиратель, который не может насытиться: «Преисподняя и Абаддон — ненасытимы». В средневековой монастырской книге Афона ад назван «жрущим». В раннее Средневековье образ ада ассоциировался с медным идолом язычников (Молоха, например), требовавшим жертвоприношений (связь указана у ЭРИХА). Отсюда уподобление ада печи, нередко с человекоподобными чертами. В Утрехтской псалтири (9 в.) ад изображен в виде горящей печи, украшенной сверху гигантской головой; грешники втягиваются в нижнее отверстие печи, а из верхнего отверстия вырывается пламя. На фресках церкви Кампо-Санто в Пизе ад-пожиратель изображен как железная печь, захватывающая, поживающая и переваривающая (что тоже показано) людей; это печь-чрево, воплощающая библейский образ: «из чрева преисподней я возопил». Св. Павел видит в аду разноцветную печь с семью раздельными столпами пламени (по числу смертных грехов), лизавшими грешников. Вокруг печи совершались семь мук: снег, лед, огонь, кровь, змеи, удары молнии, смрад (ВИДЕНИЕ СВ. ПАВЛА).

АД В ВИДЕ ПЕЧИ. УТРЕХТСКАЯ ПСАЛТИРЬ. Другая, еще более откровенная визуализация мотива пожирания — изображение всего ада (а не одного лишь входа в него) в виде разинутой пасти — восходит к Библии: «Как будто землю рассекают и дробят нас; сыплются кости наши в челюсти преисподней»; «преисподняя расширилась и без меры раскрыла пасть свою». Иконография часто придает этой пасти сходство со львиной пастью, что опять-таки связано с библейским мотивом дьявола-льва, пожирающего грешника («спаси меня от пасти льва»). или же с пастью Левиафана. Самые ранние изображения собственно «пасти ада» относятся к началу 11 в. и имеют два основных иконографических типа: пасть либо открывается снизу вверх, и грешники падают в нее, либо открывается горизонтально, и грешники входят в нее. В аллегорико-назидательной и сатирической литературе мотив жрущего ада находит выражение в гротесковом образе ада как кухни и пиршества. Французский трубадур Рауль де Гудан (деят. 1200-1230) описывает в своей поэме «Сон об аде» пиршество Сатаны в аду, на коем присутствуют в числе почетных гостей Пилат и
АДСКАЯ КУХНЯ; ДЕМОН
ПЕРЕМЕШИВАЕТ ВИЛАМИ
ВАРЕВО ИЗ ГРЕШНИКОВ.
НЕМЕЦКАЯ ГРАВЮРА 15 В.Вельзевул: скатерти сделаны из кожи ростовщиков, салфетки — из кожи старых потаскушек; среди лакомств — борцы под чесночным соусом, жирные шпигованные ростовщики, публичные девки с зеленой подливкой, еретики на вертеле, жареные языки адвокатов и т. п. В средневековых видениях пирующими нередко оказываются и смертные грешники: им подносят бокалы, наполненные огненной жидкостью, жаб и змей, сваренных в сере (ГУРЕВИЧ). Наконец, ад может представляться гигантской кузницей (или совокупностью огромного числа кузниц), на наковальнях коей души подвергаются расплющиванию: как выражается средневековый французский переводчик «ВИДЕНИЯ ТНУГДАЛА», души в аду плавятся в огне дольше, чем металл при выплавке колокола, и куются молотом так, словно кузнец хочет сделать из них маленькие гвозди (ОУЭН); о еде в так понимаемом аде уже нет и речи. Характерный пример ада-кузницы — ирландское «Плавание святого Брендана» (10 в.): корабль подплывает к пустынному острову, покрытому шлаком и окалиной; путешественников оглушает шум молотов, бьющих по бесчисленным наковальням; обитатели острова, кос матые и черные лицами, с воем бегут к кораблю и закидывают его кучами спекшегося шлака, вода вокруг корабля начинает пениться и путешественники в ужасе ретируются; Брендан объясняет попутчикам, что они были близко к аду (ОУЭН).

Иуда — главный грешник человечества, и потому его муки и его судьба в аду составляли предмет особого интереса. Монах Гунтельм в самой глубине ада видит человека, распятого на крутящемся колесе, — колесо не закреплено на оси и с великим шумом проваливается куда-то вниз; монаху объясняют, что это был Иуда (ВИ ДЕНИЕ МОНАХА ГУНТЕЛЬМА, ВИНСЕНТ БОВЕ). «Плавание св. Брендана» дает целую выразительную историю об Иуде: Брендан и его спутники видят скалу (расположенную недалеко от входа в ад), на которой сидит уродливый косматый человек, истязаемый ударами волн; перед ним, на двух железных шестах, развивается, как куль, какая-то одежда, бьющая его по лицу; это Иуда, получивший по случаю воскресенья отпуск от основных мук. Иуда говорит, что отпуск объясняется совершенными им при жизни добрыми делами: однажды он заложил камнем яму на общественной дороге, и камень этот превратился в скалу, на которой он сидит; он также пожертвовал в храм два железных шеста и подарил прокаженному одежду, но поскольку эта одежда не была его собственной, то и сейчас она не облегчает его участь, но лишь больно бьет по лицу.

НАКАЗАНИЕ ИУДЫ. ИЛЛЮСТРАЦИЯ
К «БОЖЕСТВЕННОЙ КОМЕДИИ»
ДАНТЕ (ВЕНЕЦИЯ, 1512). Муки Иуды расписаны по дням и часам: в понедельник он прикован в верхнем аду к колесу, которое ветер гоняет по всему аду; по вторникам он лежит в нижнем аду на постели, утыканной острыми шипами, а сверху демоны наваливают на него камни; по средам его вновь передают в верхний ад, где попеременно варят в смоле и жарят на железном вертеле; в четверг нижний ад встречает его холодом и тьмой; по пятницам демоны освежевывают его в верхнем аду, а затем огненным шестом сталкивают в кучу соли и сажи, покрывающих его слоем, поверх которого образуется его новая кожа, — это наказание повторяется десятикратно, после чего демоны заставляют Иуду пить расплавленные свинец и медь. В субботу он попадает в глубокий каземат в нижнем аду, настолько вонючий, что ему хочется блевать, но он не может, так как выпитые в пятницу свинец и медь закупоривают его глотку, и в результате он раздувается, как пузырь, готовый вот-вот лопнуть. Наконец, воскресенье приносит некоторое послабление: Иуда попадает на пустынный остров у самого входа в ад. где и оплакивает свою участь — занятие, за которым его застает святой Брендан (ОУЭН).